…иллионы рабочих и крестьян относились к
войне отрицательно и не разделяли национальный энтузиазм, охвативший верхние
слои общества.
Казалось, эксцентричность Ленина достигла предела в апреле 1917 года,
когда он призвал заменить только что созданное Временное правительство Советами
рабочих и солдатских депутатов. Этот лозунг ошарашил не только политических
противников, но и очень многих большевиков. Говорилось о том, что, проведя много
лет в эмиграции, Ленин утратил чувство реальности. Каких-нибудь полгода спустя
этот экстравагантный вождь уже находился у власти и возглавил процесс, которому
суждено было переломить всю русскую (да и не только русскую) историю.
Произошло это не в последнюю очередь оттого, что радикализм Ленина в борьбе со
старым порядком, по крайней мере, в той форме, в какую Ленин облек свои призывы
в 1917 году, полностью отвечал чаяниям большинства простых людей. Позднее,
объясняя причину победы большевиков, Троцкий говорил о том, что против
восстания были “все” , кроме большевиков; но большевики, добавлял Троцкий, —
это и был народ.
Будучи одним из ведущих актеров октябрьской драмы, Троцкий здесь явно
преувеличивал. Однако в его словах есть зерно истины; примерно то же говорили и
некоторые противники большевизма. Приверженцам Ленина удалось внушить
большей части населения, что борьба против большевиков — это борьба против
революции. Отождествление большевизма и революции, несомненно, стало
(особенно с осени 1917 года) важнейшей прямой причиной того, что партия,
изолированная внутри интеллигенции, с такой легкостью пришла к власти.
Изменились ли отношения между большевиками и народом после
переворота? На первый взгляд — да. В годы Гражданской войны большинство
населения отвернулось от большевиков, сражалось с ними или сопротивлялось им
пассивно. То, что партия в этих условиях выжила, кажется почти чудом. И тем не
менее, если бы большевики действительно полностью потеряли (как это часто
утверждают) связь с народными массами, партия не сумела бы удержаться в седле.
Верно, конечно, что большинство народа отвергало государственный террор,
установленный во время Гражданской войны. Однако новая диктатура сумела
извлечь определенную выгоду из настроений большинства. Ибо разочарование в
большевиках вовсе не означало развенчания революционного мифа. Ненависть к
старому режиму, ко всем его институтам, по-прежнему владела народными низами.
Никакая политическая группировка, сочувствующая порядкам, какие существовали в
стране до февраля (и даже до октября) 1917 года, не имела шансов на успех в стране,
опьяненной мифом революции. Белые армии — самый решительный и наилучшим
образом организованный враг большевиков — с самого начала обречены на
поражение.
Но как обстояло дело с партиями, которые,. подобно большевикам, выступали
за революцию? Что можно сказать о социалистах-революционерах, защищавших
интересы крестьян и собравших подавляющее большинство голосов на выборах в
Учредительное собрание в декабре 1917 года? О меньшевиках, у которых было много
приверженцев среди промышленного пролетариата? Только то, что этим партиям
явно не хватало решительности. Не оказав практически никакого сопротивления
перевороту 7 ноября 1917 года и разгрому Учредительного собрания двумя месяцами
позже, эти партии морально разоружили тех, кто их поддерживал. Заметим, что
утрата веры в идеального царя не заставила народные массы отказаться от вековых
представлений о стиле государственного руководства. Власть, по этим
представлениям, должна была быть сильной, независимой и безраздельной. Не
потому ли Временное правительство, не обладавшее этими качествами, не внушило
народу почтение к себе? И эсеры, и меньшевики, которым в кризисных ситуациях
всегда не хватало энергии и решительности, увы, тоже не отвечали этому
стародавнему идеалу правления.
Насколько иначе вели себя большевики! Они были жестокими и
вероломными, они находили возможным попросту не считаться ни с “буржуазной” ,
ни с советской законностью. Вот уж кого нельзя было упрекнуть в нерешительности.
Заключение
Царская власть, с которой интеллигенция так страстно боролась с самого
своего возникновения, казалась ей вместе с тем и настолько всемогущей, что она не
рассчитывала на скорое крушение самодержавия и возможность взять власть в свои
руки. Практика и технология власти совершенно не занимали интеллигенцию, она
отождествляла себя с жертвами. По-иному обстояло дело с большевиками.
Семнадцатый год и последующие события показали, что большевики были, в
сущности, исключением внутри “ордена” . Только большевикам во главе с Лениным
удалось соединить радикальный утопизм с исключительно трезвым пониманием
механизмов насилия. Вот почему они добились самого большого успеха среди всех
групп интеллигенции и превратили “орден” (или хотя бы часть его) из кучки
беспочвенных мечтателей в господствующий слой гигантской империи. Но уже
через десять лет после своего триумфа “орден” лишился власти, а еще через десять
лет большая его часть была физически уничтожена.
В борьбе Сталина со старыми большевиками парадоксальным образом нашел
свое завершение бунт народных масс против петербургской России, бунт,
начавшийся на грани веков. Ибо старая “ленинская гвардия” , где сохранялись нравы
и традиции дореволюционной интеллигенции, была не чем иным, как детищем
старой России — и ее пережитком. Хотя “орден” сражался с государством, он в то же
время был органически связан с ним и с его культурой. Он составлял, пожалуй,
самую европеизированную часть верхних слоев обществ, ориентированных на
Запад. Оттого и мышление, и образ действий “ордена” оставались чуждыми и
подозрительными для народных масс, несмотря на процесс идеологического
сближения. Космополитизм интеллигенции выглядел чем-то слишком уж
элитарным в глазах народа, да и в глазах нового поколения большевиков — людей,
которые, как правило, вышли из крестьян и пролетариев. Низы, выброшенные на
поверхность общества революцией, значительно способствовали изменению
политической культуры в стране: эта культура приобретала все более традиционных
облик. Она сохраняла даже некоторые допетровские, патриархально-
коллективистские элементы. А большевики первого призыва с их выраженным
индивидуализмом и критицизмом, страстью к спорам, склонностью к идейной и
фракционной борьбе нарушали стиль этого древне-нового мышления. По сути дела,
здесь столкнулись две эпохи. В этом, как мне кажется, надо искать одну из главных
причин, почему Сталину удалось сравнительно легко победить подавляющее
большинство ленинских соратников.
Десять лет спустя старых большевиков, лишенных влияния и власти, ожидала
пуля в затылок. Гордые победители Семнадцатого года разделили судьбу прочих
отрядов интеллигентского “ордена” — почти всех, кто вовремя не эмигрировал. Так
закончилась столетняя история русской революционной интеллигенции. В 1936-38
годах погибли ее последние представители. Каким издевательством звучали
заявления официальной пропаганды, по-прежнему славившей революционеров, в то
время как сталинский режим безжалостно искоренял всякое инакомыслие и всякий
дух бунтарства — главные, определяющие черты “ордена” .
Почему же диктатор не отказался окончательно от наследия революционной
интеллигенции? Потому что советское государство, несмотря на то, что оно
истребило своих основателей, по-прежнему черпало свою силу в событиях 1917
года. Отказ от революции был бы равносилен самоотречению.
Учрежденный сверху культ революционной интеллигенции способствовал не
распространению, а как раз дискредитации ее идей. Многим казалось, что в
диссидентском движении шестидесятых годов возродились некоторые характерные
черты “ордена” : нонконформистское поведение, нравственный накал,
непримиримость к всем формам гражданского и политического угнетения. Однако
многие диссиденты сознательно отмежевались от своих предполагаемых предков,
решительно отбросив их идеологию. Они, например, были решительно против
народопоклонства и против революционного насилия. Семнадцатый год для
большинства из них был не началом новой эпохи, а величайшей катастрофой
отечественной истории. При этом революционную интеллигенцию считали чуть ли
не главным виновником этой катастрофы. Вот почему вопрос о включении ее
представителей в галерею предшественников диссидентства оставался весьма
спорным. По существу, “орден” , возникновение и гибель которого связаны с
глубочайшими катаклизмами русской истории, остался без наследников.
Список используемой литературы:
1. “Великая Октябрьская социалистическая революция” . Энциклопедия.
Москва, 1977 г.
2. “Советская историческая энциклопедия” . Москва, 1965 г.
3. Л. Люкс. “Летопись триумфального поражения” . Вопросы философии.
Москва, 1991 г.
4. “Литературный Петербург, Петроград” . Москва, 1991 г.
5. В. П. Бажов “Интеллигенция: вопросы и ответы” . Москва, 1991 г.
При работе над этим рефератом кроме вышеуказанной литературы я
использовал еще ряд материалов вплоть до школьных записей, которые мне не
показалось нужным указывать в списке использованной литературы. Я ни в коей
мере не претендую на то, чтобы поставить свою подпись в конце работы, как автор
текста. Этот реферат является обобщением всей информации, которую я почерпнул
из различных книг. И так как я признаю это, я не счел необходимым указывать в
тексте работы сноски.